Хэй, у нас снова трип!
Camisado, КрисКрисс
Розовая таблетка.
Белая таблетка.
Как весело!
Влажно блестят глаза, скулы как густым вином облиты, улыбка с лица не сходит, он смеётся, смеётся — вываливаясь из клуба, еле заползая по лестнице на родной шестой, запинаясь о порог и тяжело припадая к стене ванной; склонившись над раковиной и даже не пытаясь стереть кровь с губ и подбородка, — он смеётся, смеётся.
Хочется надавать по щекам — очнись же, обдолбанный идиот!
Но вместо — одной рукой аккуратно держишь запрокинутую голову, другой — влажным полотенцем вытираешь горячий лоб и кровавые дорожки от носа — по губам и шее; вместо — шепчешь: тихо, тихо, все будет хорошо, всё-будет-хорошо, все.будет.. — шепчешь больше себе. Ему уже как-то всё равно.
Он продолжает истерически ржать даже тогда, когда его рвет безудержно и когда ты трясущимися пальцами пять минут не можешь набрать телефон скорой.
Интересно, каких фиолетовых слоников он видит вместо тебя сейчас.
В машине его вырубает, и тут ты уже по-настоящему пугаешься — в блёклом ночном свете за серой кожей, потемневшими веками и ледяными ладонями уже не видно, жив ли.
Жив ли. Жив ли.
Жив, пожалуйста, пожалуйста, жив, пожалуйста, скорее, скорая!
Час — сидишь в коридоре, в этом адском сгустке запахов, мыслей, проклятий, лекарств.
Откуда-то слева отчаянно несет спиртом; дешевый линолеум испаряет яд, проникающий в подкорку мозга, цепляющийся за стенки черепа и разъедающий их.
Доктор смотрит устало и даже почти не осуждающе — столько в хлам обдолбанных идиотов, сколько видел он, не знала, наверное, даже сама Студия 54.
Он уже привык.
Тебе не советует.
Три зеленых таблетки, две серых, две разноцветных капсулы и одна прозрачная капельница.
Белый халат.
В пригоршне таблеток цвета уже не различаешь ни ты, ни он.
Холодные кончики пальцев, лоб — сухой, горячий, сухие же приоткрытые губы, выступившие вены на оголившейся шее и матовом плече. Натягиваешь простыню ему до подбородка — боишься видеть запавший кадык, бумажную кожу на выступивших ключицах и эту ужасающую бледность, сменившую вдруг тот лихорадочный румянец.
Хвала Небесам, теперь он просто спит.
Хочется целовать шершавые потрескавшиеся губы, гладить прохладные пальцы, касаться спутанных темных кудрей, рисовать линию — брови вразлёт — восковые скулы — острый подбородок.
Но вместо — шипишь зло, давя слёзы и захлёбываясь словами — какого чёрта, Даррен, какого же грёбаного чёрта ты творишь здесь?..
Он открывает глаза, моргает слабо, оглядывается — что-то пейзаж незнакомый, я что-то пропустил? Хэй, Крис, плачешь, что с тобой?
Ты прячешь глаза, истерично целуешь его губы, гладишь пальцы, водишь ладонью по волосам,
и не задумываясь влепляешь ему пощечину.
И снова плачешь.
Прячешь.
Целуешь.
И никогда больше — слышишь?.. — никогда больше!
я тебе как человек, в юности перепробовавший много наркоты, говорю - это оно.