Вот это гли-клаб!

Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Стю пытается мной манипулировать, но в целом у нас прекрасные отношения. И всё потому, что сейчас он всё чаще спит, почти не буянит и не ломает мебель.

Доступ к записи ограничен
Лай, пусть это будет тебе. Не знаю, понравится ли ><
Клейн.
Ты чуть щуришь светлые глаза и немного улыбаешься, глядя на ребенка.
Он ошарашенно оглядывается, и, кажется, должен бы заплакать, — но смеется вдруг, забавно, тонко, — и сам тянет ладошки к раскрывающему обьятия морю.
Обнимает его.
Он его любит.
Ты — море.
Светлые глаза темнеют в непогоду-обиду-раздражение, в солёный-ветер-дождь-слёзы пряди начинают виться на кончиках, — я смеюсь: барашки на волнах. Прозрачная кожа — мягкая и терпкая, тонкие венки бегут по телу голубоватыми ручейками, бледными потеками морской воды.
Твой голос — сокровище, бережно укрытое где-то в самой-самой глубине, которым ты — само море — гордишься и иногда выносишь его на поверхность, окутываешь солнечными лучами, любуешься и лелеешь, а затем снова прячешь от людских глаз.
Упаси Господи застать тебя в бурю, — хоть рыбацкой лодочке, хоть пиратской шхуне или королевскому кораблю, — раздавишь и потопишь, хоть и будешь потом сомневаться и сожалеть. Но в штиль и чистое небо ты — прекрасен в своей улыбке.
Тонкие губы невесомо чертят линии по моим скулам — как вода нежно касается лица; узкие пальцы мягко царапают кожу, — как наперебой скользят по ней песчинки и перламутровые раковинки на берегу.
Неправда, что сложно любить стихию, — это просто: её просто любишь, и всё.
Ты — красота, ты — стихия, — ты — море.
Я — маленький мальчик.
Тот самый ребенок, строящий свой замок, пусть и на несколько лет старше.
Я выстраивал свою жизнь, как ребенок строит песчаную крепость, — вдумчиво, аккуратно, — выбирал для башенок самые красивые ракушки, тщательно укреплял стены, — и не подпускал воду близко к нему — к себе.
Вот так сидел и отбивался от прибоя — многих, многих волн — всю жизнь, сопротивлялся отчаянно, пока одна большая волна не накрыла с головой, не накрыла по самое "люблю", вдруг проявившееся ярко-белым на внутренней стороне век, красно-жгущим — на языке и бирюзовым — морским — на обеих ладонях.
Накрыла — и сломала все, что было до этого, — размыла, смешала с собой, впитала в себя, — и раскрыла для меня объятия.
Зачем плакать по растоптанному песку, если тебе дарят — море?
Я тяну ладони к волне, когда-то меня накрывшей.
Укутавшей.
Укравшей.
Я протягиваю тебе руки.
Обнимаю тебя.
Как Обзоры стебут бедных фандомовцев, яваляюсь xd
"Даррен лапает транссексуала у Jens S." (ц)
Такая милая двусмысленность.
*Все побежали к Йенс смотреть на бедного лапаемоего транса*
Да ну все нафиг, это бред ><
Затем придумывают пожимать руки вместо приветствия.
Новую фишку "привет-дружеский-чмок-в-щеку" изобретает, кажется, Даррен, но Крис то ли не против, то ли всё-таки не против.
Через пять месяцев недодружбы они чисто по-дружески целуются в дарреновом трейлере, а через полгода путают утром рубашки.
Еще месяца так через три Крис ждет чисто дружеского кольца.
Хэй, у нас снова трип!
Camisado, КрисКрисс
Розовая таблетка.
Белая таблетка.
Как весело!
Влажно блестят глаза, скулы как густым вином облиты, улыбка с лица не сходит, он смеётся, смеётся — вываливаясь из клуба, еле заползая по лестнице на родной шестой, запинаясь о порог и тяжело припадая к стене ванной; склонившись над раковиной и даже не пытаясь стереть кровь с губ и подбородка, — он смеётся, смеётся.
Хочется надавать по щекам — очнись же, обдолбанный идиот!
Но вместо — одной рукой аккуратно держишь запрокинутую голову, другой — влажным полотенцем вытираешь горячий лоб и кровавые дорожки от носа — по губам и шее; вместо — шепчешь: тихо, тихо, все будет хорошо, всё-будет-хорошо, все.будет.. — шепчешь больше себе. Ему уже как-то всё равно.
Он продолжает истерически ржать даже тогда, когда его рвет безудержно и когда ты трясущимися пальцами пять минут не можешь набрать телефон скорой.
Интересно, каких фиолетовых слоников он видит вместо тебя сейчас.
В машине его вырубает, и тут ты уже по-настоящему пугаешься — в блёклом ночном свете за серой кожей, потемневшими веками и ледяными ладонями уже не видно, жив ли.
Жив ли. Жив ли.
Жив, пожалуйста, пожалуйста, жив, пожалуйста, скорее, скорая!
Час — сидишь в коридоре, в этом адском сгустке запахов, мыслей, проклятий, лекарств.
Откуда-то слева отчаянно несет спиртом; дешевый линолеум испаряет яд, проникающий в подкорку мозга, цепляющийся за стенки черепа и разъедающий их.
Доктор смотрит устало и даже почти не осуждающе — столько в хлам обдолбанных идиотов, сколько видел он, не знала, наверное, даже сама Студия 54.
Он уже привык.
Тебе не советует.
Три зеленых таблетки, две серых, две разноцветных капсулы и одна прозрачная капельница.
Белый халат.
В пригоршне таблеток цвета уже не различаешь ни ты, ни он.
Холодные кончики пальцев, лоб — сухой, горячий, сухие же приоткрытые губы, выступившие вены на оголившейся шее и матовом плече. Натягиваешь простыню ему до подбородка — боишься видеть запавший кадык, бумажную кожу на выступивших ключицах и эту ужасающую бледность, сменившую вдруг тот лихорадочный румянец.
Хвала Небесам, теперь он просто спит.
Хочется целовать шершавые потрескавшиеся губы, гладить прохладные пальцы, касаться спутанных темных кудрей, рисовать линию — брови вразлёт — восковые скулы — острый подбородок.
Но вместо — шипишь зло, давя слёзы и захлёбываясь словами — какого чёрта, Даррен, какого же грёбаного чёрта ты творишь здесь?..
Он открывает глаза, моргает слабо, оглядывается — что-то пейзаж незнакомый, я что-то пропустил? Хэй, Крис, плачешь, что с тобой?
Ты прячешь глаза, истерично целуешь его губы, гладишь пальцы, водишь ладонью по волосам,
и не задумываясь влепляешь ему пощечину.
И снова плачешь.
Прячешь.
Целуешь.
И никогда больше — слышишь?.. — никогда больше!
Чегой-то меня потянуло на КриссКолфер.
Море, КрисКрисс, как-то так.
Крис кормит шуршащие вокруг, тихо тявкающие волны. Они щёлкают мелкими блестящими зубками, жадно хватают очередную подачку и поскорее убегают на глубину.
Море — ощенившаяся дворняжка.
Оно ощетинивается, пугается за малышей; вода подбирается всё ближе, покусывает босые ступни.
Крис не боится, подставляет ещё и ладонь. Гладит узкими пальцами пушистую шерстку, перебирает в руках россыпи ракушек.
Море давно перестало казаться МОРЕМ, стало — морем. Чем-то совсем привычным и — обыкновенным.
Поэтому всё приходится придумывать самому.
Можно лечь на спину, прижаться хрупкими лопатками к уже прохладному песку и разрисовывать бледное морское небо цветными узорами.
Чудесные рисунки, расцветающие на небе, если долго смотреть в одну точку, — ты же видишь их с детства! почему их никто больше не видит?.. — всего лишь свет на радужке твоего глаза, — говорят тебе окружающие.
Ты не веришь.
Почему не радуга — радужка?..
Можно до рези в глазах вглядываться в тонкую полоску горизонта — между синим и синим — и ждать, когда же оттуда в твою сторону пойдёт по воде Иисус, держа в белой ладони грубую и неверящую руку Андрея.
Миражей не бывает, — это всего лишь игра воображения смотрящего.
Волшебства нет.
Можно строить песочные — воздушные — замки и даже почти безучастно смотреть, как очередной Посланник Небес, жутко каркая, рушит их парой взмахов крыльев.
Как это и в жизни обычно бывает.
Море пахнет не романтикой, а рыбой — как маслено-довольные сытые чайки, как шаткая хижина деревенского рыбака, как хитон Апостола.
Волшебства нет, Крис, смирись уже, сколько тебе лет.
Внезапно Крису легко давят на плечи и опрокидывают на спину, в волосах путается песок и ракушки, саднит локоть, — содрал кожу о камень. Криса тут же ловят, усаживают на колени, виновато целуют в ободранный локоть и тыкаются носом в загривок.
— Я пришёл.
Даррен водит пальцами по крисовой ладони, осторожно касается губами безымянного.
— Слышишь, как вкусно пахнет море?
— Рыбой оно пахнет.
— Нет. Оно пахнет ромааантикой. У тебя щека солёная. И пальцы.
Крис быстро целует Даррена куда-то в скулу:
— А у тебя нет, — и немного улыбается.
Несколько песчинок прилипло к влажным губам.
— Ты сломал мой песчаный замок.
Глаза жалобного морского щеночка.
— Прости. Я построю новый. Воздушный, м?
Крис смеётся.
— Да нет же, правда! Ну Крииис. Хочешь, я тебе про цветочки расскажу? Гляди сюда: если долго смотреть в одну точку на небе...
— Ты волшебный, знаешь?
— Ну, предположим, я догадывался. А если посмотреть на горизонт — эй, гляди, там кто-то идет!
— Это лодка, Даррен.
— Нет, ну правда идет! Даже двое, кажется...
Ну что за ужас.
Когда сидишь спокойно, никому не мешаешь, с тихим скрипом перебираешь в голове идейки для фиков - а на тебя вдруг падает чугунная наковальня с воистину страшным названием "А что, если".
А что, если сделать кроссовер Гли и "Маленького принца"?
Пздц.
Психбольница, алло.
//Мама, кстати, на днях предположила, что в моем организме вместо какого-нибудь нормального полезного вещества вырабатывается опиум.
Я не согласилась - по моему, это всё-таки ЛСД.
Но я же не виновата, что никто не видит этих пульсирующих цветочков в небе!
Папа просит почитать мои фики. О__о
Я: Папа, представляешь, люди-люди, фики-фики, ла-ла-ла.!
Папа: Классно! Дай мне почитать?
Я: О________О Неееет.
Я: Ну ты же не любишь Гли.
Папа: Я люблю Гли ><
Я: Ты любишь только песни Гли, сериал-то ты не смотрел!
Я: И не смотри.
Я: Там сплошная Санта-Барбара.
Я: Нет, ну правда.
Папа, вкрадчиво: Ну ты же знаешь, что я если захочу, то все что угодно прочитаю.
Я: Я знаю, но надеюсь, что ты не будешь этого делать. ><
Папа: Нет, ну ты имей в виду, что у меня в знакомых ФСБ, полиция и вся Служба Безопасности.
Я:
Хочу такой фик.
Хочу.
ХОЧУ.
Даррен/Крисс.
И я не опечаталась.
ХОЧУУУУУУ *_______*
Мб самой написать.